- Удовлетворены ли вы развитием отношений России и Евросоюза и есть ли факторы, сдерживающие этот процесс?
- Если говорить в целом, то я считаю, что отношения Россия-Евросоюз развиваются позитивно. Конечно, есть проблемы, которые мы постепенно решаем. Я не могу сказать, что их сейчас больше, чем раньше, наверное, все-таки наоборот. Причём ни одна из них не представляет собой непреодолимого препятствия для развития нашего стратегического партнерства. Какие факторы сдерживают? Первый, самый важный сейчас - это финансово-экономический кризис, который переживает не только Евросоюз, но, по сути дела, весь мир.
Применительно к Евросоюзу этот кризис, возможно, проявился острее, особенно в еврозоне. Я не буду вдаваться в подробности, так как это хорошо всем известно. Логическим результатом явилось то, что внимание Евросоюза во многом повернуто вовнутрь, на решение тех "врожденных" проблем, которые нынешний кризис высветил со всей очевидностью. Соответственно, меньше ресурсов, меньше внимания остается на развитие отношений с внешним миром.
Второй – последствия расширений Евросоюза в прошлом десятилетии. Я не беру последнее – вступление Хорватии, надеясь, что если оно и вызовет всплеск в наших отношениях, то только позитивный. Но понятно, что страны Центральной и Восточной Европы, включая некоторые государства, входившие в Советский Союз, пришли в Евросоюз не столько со своим довольно скромным экономическим потенциалом, сколько со своими представлениями об отношениях с Россией. И не побоюсь этого слова, с некоторыми фобиями, которые одних преследуют с советского периода, а других – вообще с прошлых веков. Однако это реальная ситуация, с которой мы имеем дело и работаем для того, чтобы помочь им преодолеть эти фобии.
- Когда можно ожидать достижения договоренностей о безвизовом режиме для краткосрочных поездок граждан?
- Мы занимаемся параллельно двумя переговорными процессами. Один должен нас привести к безвизовому режиму краткосрочных поездок. Подчеркну, никто не говорит о том, что, когда мы достигнем этого соглашения, любой гражданин России сможет навсегда переселиться, получить работу, социальные льготы, пенсию и так далее в Евросоюзе, и наоборот. Речь идет о краткосрочных поездках. Надо сказать, разговор на эту тему ведётся уже 10 лет. У нас есть документ, называющийся "Совместные шаги к переходу к безвизовому режиму". Эти "совместные шаги" на сегодняшний день выполнены практически на три четверти, и есть реальные перспективы завершить эту работу к концу текущего года.
Работа, надо сказать, довольно объемная – взаимная переписка давно превысила тысячу страниц. Речь идет об опросниках, ответах, дополнительных вопросах, обмене экспертными миссиями по четырем блокам. Вот по трем блокам мы обменялись, остался на осень четвертый. Так что рассчитываем, как я сказал уже, завершить эту работу до конца года. Это откроет путь непосредственно к переговорам по проекту соглашения об отмене виз. Правда, для этого потребуется политическое решение, соответственно - политическая воля. В отношении России у меня сомнений нет, а вот на стороне Евросоюза такая политическая воля, действительно, будет нужна. Это должно обрести форму решения Совета Евросоюза, то есть согласия всех стран-членов.
Второй трек - это дальнейшие визовые упрощения. У нас есть соглашение, подписанное в 2006 году и в 2007 году вступившее в силу. Оно достаточно успешно работает, но стороны пришли к выводу о целесообразности расширения практики визовых упрощений. Провели переговоры, подготовили соглашение, которое на последнем витке застопорилось из-за разногласий по вопросу о режиме для обладателей служебных паспортов. Сейчас этот вопрос тоже урегулирован, поэтому мы ожидаем принятия Евросоюзом необходимого политического решения.
Мы не закрываем глаза на то, что предпринимаются попытки сделать какие-то искусственные увязки, но надеюсь, что у Евросоюза, у стран-членов в первую очередь - от них зависит окончательное решение - хватит той самой политической воли, о которой мы говорили, для того чтобы это решение было положительным.
- А мы ожидаем, что со стороны ЕС будет проявлена политическая воля в среднесрочной или долгосрочной перспективе?
- Что касается визовых упрощений, я имею в виду краткосрочную перспективу, это вопрос уже насущный.
- То есть речь идет о двух-трех годах?
- Нет, я считаю, о неделях.
- Как развивается сотрудничество Россия-ЕС в энергетике, каковы на сегодняшний день ключевые проблемы?
- Объем отношений между Россией и Евросоюзом в энергетической сфере может поразить стороннего наблюдателя. РФ является одним из основных, по ряду параметров главным, поставщиком энергоносителей. Мы продаем в Евросоюз нефть, нефтепродукты, газ, уголь и непосредственно электроэнергию. Кроме того, у нас отдельное направление сотрудничества - в сфере атомной энергетики. На территории Евросоюза работают атомные станции, построенные по нашей технологии. Так что довольно широкий такой спектр.
Проблема есть, и она, я считаю, выходит за рамки чисто энергетики и за рамки чисто двусторонних отношений с Россией. Это своего рода философия Евросоюза в отношении возможности распространения своей нормативной базы за пределы своей территории. К сожалению, это не только в энергетике проявляется, но и в других областях. Но в энергетике это, пожалуй, наиболее заметно.
Много разговоров продолжается о так называемом "третьем энергопакете". Он представляет собой набор директив - всего их пять по разным аспектам. Их смысл: достаточно принудительное внедрение определенных элементов нормативной базы Евросоюза во взаимоотношения с третьими странами. В частности, у нас к этому "пакету" много претензий и в целом мы считаем, как сказал наш Президент Владимир Владимирович Путин, – это вредный документ. Пожалуй, очень меткая характеристика. Так что у нас много претензий. Например, требования ликвидации вертикально интегрированных энергокомпаний. Что это значит? Это означает, что одна и та же компания не имеет права добывать, допустим, газ, транспортировать его и распределять по сетям.
Мы считаем, что это, во-первых, несправедливо, во-вторых, неразумно с экономической точки зрения. Например, если из России в страны Евросоюза идет газопровод, построенный достаточно давно. Большинство из них, кстати, было построено, когда транзитных стран между нами было гораздо меньше. Сейчас по этой трубе идет российский газ: требования Евросоюза, что некий процент емкости этой трубы, где-то три, где-то половина, должен быть зарезервирован за другими поставщиками. Но других поставщиков в данной ситуации зачастую физически просто нет. Если резервировать емкость, значит, давление газа надо понизить, значит, конечный потребитель в Европе будет получать меньше газа и, соответственно, он станет дороже.
- А зачем же это делается?
- А это делается ради благой цели – либерализации внутриесовского рынка. Внутри Евросоюза, ради Бога, что хотите, то и делаете, если это не задевает интересы третьих стран и их хозяйствующих субъектов. И второй момент, это ретроспективные действия. Распространять положение "третьего энергопакета" (он уже в Евросоюзе обрел силу закона) на те взаимоотношения, которые возникли задолго до его принятия, – юридически ущербная позиция. Мы понимаем, что "третий энергопакет" не так просто давался, кстати, и самому Евросоюзу, там несколько лет шли дебаты. В итоге несколько вариантов были предложены на выбор странам-членам. Но одни страны-члены выбрали более мягкие варианты, другие, к сожалению, более строгие или жесткие, которые граничат, по сути дела, с принудительной национализацией чужой собственности. Но мы это проходили в период военного коммунизма. Наверное, в XXI веке пора бы отказаться от подобной практики.
- Вероятно, за всем этим просматривается попытка оказать давление на "Газпром". И поскольку мы постепенно подходим к этому вопросу, скажите, пожалуйста, господин посол, на какой стадии находится расследование Еврокомиссии против "Газпрома", какие при этом преследуются цели со стороны исполнительной власти Евросоюза.
- Вы совершенно правы, говоря, что это инструмент давления на "Газпром" и, соответственно, на Российскую Федерацию. А что касается антимонопольного расследования, то это закрытый процесс. Я могу только предположить, что соответствующие службы Еврокомиссии находятся на этапе информационного обмена с "Газпромом" напрямую, на этапе анализа поступающих материалов. Когда все это начиналось, они говорили, что поскольку большинство материалов на русском языке, то им еще долгое время придётся их переводить. Но, насколько мне известно, у "Газпрома"есть на этот счёт контакты с Еврокомиссией, поэтому, посмотрим.
- Готов ли Евросоюз подписать с Россией соглашение о военном сотрудничестве?
- Мы не говорим о военном сотрудничестве, мы говорим о рамочном соглашении о сотрудничестве в сфере кризисного регулирования. В конце концов, Евросоюз - это не военный блок, у него собственных вооруженных сил нет. Но такое взаимодействие в сфере кризисного регулирования у нас уже довольно давно налажено. Есть позитивные примеры. Например, участие российского вертолетного контингента в руководимой Евросоюзом операции в Чаде и Центральноафриканской Республике (ЦАР). Это было очень успешное взаимодействие.
Наши сотрудники МВД участвовали в полицейской миссии Евросоюза в Боснии и Герцеговине. Продолжается взаимодействие между ВМФ России и командованием есовской операции "Аталанта" в борьбе с пиратством у берегов Сомали в Аденском заливе, Индийском океане. Чего нам не хватает? Нам не хватает надлежащей правовой базы. То есть если говорить об операции в Чаде и ЦАР, то мне лично пришлось подписывать соглашение от имени России. Тогда еще был Хавьер Солана моим соподписантом. Так вот, соглашение мы смогли подписать, когда операция была уже в разгаре, а ратифицировано оно было нашим Федеральным собранием, когда операция уже закончилась. По большому счёту, так дела не делаются. Это все понимают.
Но у Евросоюза довольно узкое представление об участии и взаимодействии в миротворческих и прочих миссиях по кризисному регулированию. Поэтому, наши предложения о том, чтобы расширить этот спектр, предусмотреть разные варианты, естественно, не пытаясь прописать в рамочном соглашении все детали. Это бы дало нам определенную международно-правовую основу, чтобы каждый раз с нуля не затевать довольно длительную юридическую процедуру оформления нашего участия. Пока у Евросоюза сохраняется прежняя позиция, но это не мешает нам взаимодействовать ad hoc. У нас действует рабочая группа по военным вопросам между Вооруженными силами России и военными структурами Евросоюза, то есть военным комитетом и военным штабом.
Последнее заседание такой группы, уже пятое по счету, прошло в июне здесь, в Брюсселе, и договорились до конца года провести еще одно. Там обсуждаются довольно конкретные вещи – взаимодействие в том числе там, где у Евросоюза, как говорится, слабые места. Но одно из таких, это ни для кого не секрет, я могу назвать: у Евросоюза дефицит военно-транспортной авиации. А ведь Евросоюз вовлечен более чем в два десятка миротворческих операций в разных частях мира, в том числе довольно экзотических. Там воздушные переброски просто необходимы. Кроме того, необходимо использование вертолетной техники.
Мы рассчитываем активно поработать над военно-техническим направлением нашего сотрудничества. У Евросоюза есть такая структура, именуемая "Европейским оборонным агентством". С российской стороны его потенциальным партнером является Федеральная служба по военно-техническому сотрудничеству. Естественно, каких-то грандиозных планов типа совместных маневров или каких-то совместных военных действий мы не планируем, но поле для взаимодействия есть.
- Если позволите, от военно-технического сотрудничества я хотел бы вернуться к чисто дипломатическому треку. Скажите, пожалуйста, совпадают ли позиции России и Евросоюза в отношении ситуации в Египте.
- Во-первых, говорить о ситуации в Египте можно только с учетом того, что она находится в динамичном развитии. В целом, если взять арабский мир, то, что по инерции продолжают именовать "арабской весной" (затянувшейся), то здесь довольно большое поле совпадения позиций. Конкретно по Египту - нынешнее развитие событий показало и сложность этой ситуации, и неоднозначность тех процессов, которые связаны с "арабской весной". Мы с Евросоюзом и по этому вопросу, и по более общим вопросам ведем, конечно, диалог, в том числе и по классическому формату ближневосточного урегулирования. Я имею в виду палестино-израильский трек, где Россия и Евросоюз являются двумя из четырех участников международного "квартета".
- Теперь, если позволите, перейдем к экономике. Вызывает ли у российской стороны обеспокоенность подача Евросоюзом в ВТО первого иска против России в связи с утилизационным сбором на автомобили?
- Вы знаете, эта новость меня лично не порадовала, хотя большим сюрпризом и не стала. Они предупреждали, что так пойдут. Мы им разъясняли, что у нас, по сути, разногласий по данному сюжету нет. В ходе обсуждения вопроса об утилизационных сборах на разных уровнях, в том числе на саммите Россия-ЕС, обе стороны пришли к выводу, что у нас есть система этих сборов, предусматривающая различные ставки для местных производителей, среди которых, кстати, немало европейских автопроизводителей, которые построили заводы в России. У нас примерно 40 процентов всего автомобильного производства - это европейские марки. Анализ показал, что, наверное, с точки зрения строгого прочтения норм ВТО эти ставки надо сделать одинаковыми. Но они закреплены в законодательном порядке, поэтому для этого нужна определённая процедура. Соответствующие предложения с калькуляциями были сделаны, внесены в Правительство. Правительство их одобрило и внесло в Государственную Думу. Но Государственная Дума разошлась на каникулы и, к сожалению, не успела их рассмотреть. Теперь придется дождаться окончания парламентских каникул, и, я думаю, в числе первых этот вопрос будет рассматриваться.
Что касается затеянной процедуры, то сами наши партнеры как бы сигнализируют, что главная их цель – не наказать Россию за нарушение, а подстегнуть этот процесс. Насколько это удачный способ? Я считаю, что это не лучший способ так подстегивать, тем более что воздействие исполнительной власти на власть законодательную - дело неблагодарное как в России, так и в Евросоюзе. Наши партнеры на примере своего Европарламента в этом регулярно убеждаются. Так что я не склонен чрезмерно драматизировать ситуацию. Существующие в ВТО процедуры дают определенный лимит времени на ее урегулирование, чем, я уверен, мои коллеги из Минэкономразвития активно уже занимаются.
- Теперь, если позволите, я задам вам вопрос гуманитарного характера. Каковы, на ваш взгляд, шансы у русского языка стать официальным языком Евросоюза? И что для этого необходимо сделать?
- Для этого необходимо - как говорится, дело за малым, - чтобы русский язык стал официальным языком хотя бы в одной стране Евросоюза. Вот мой ответ.
- Да, действительно. Этого пока еще не произошло. Хотя сразу на ум приходит Латвия.
- Приходит и уходит.
- В странах Балтии сегодня налицо героизация нацистских преступников. В чем, на ваш взгляд, причина попустительства этому со стороны Евросоюза?
- Вы знаете, я считаю, что и в этом сюжете, и во многих других у Евросоюза есть, как говорится, врожденный недостаток. А именно - двойной стандарт в оценке ситуации внутри Евросоюза и вовне. Мы с этим сталкиваемся чаще, чем хотелось бы, и критикуем Евросоюз, разумеется, за эти двойные стандарты. Так и со странами Балтии. Значит, у Евросоюза есть набор так называемых "копенгагенских критериев" для стран вступающих. Они сформулированы достаточно лапидарно, без какой-либо конкретизации. Как вы понимаете, решение о приеме стран Балтии было сугубо политическим. В конце концов, они не такие уж мощные экономики, чтобы сильно укрепить Евросоюз. Так же, как, кстати, и некоторые другие из числа новых членов Евросоюза. Так вот, в Прибалтике эти проявления были фактически проигнорированы.
Знали ли об этом в Евросоюзе? Конечно, знали. Да и мы неоднократно их предупреждали. Понимают ли это сегодня руководители Евросоюза? Убежден, что да. Но, как говорится, решив вопрос, делать шаг назад не хотят или не могут, или и то и другое. На наш вопрос, как же так это может быть, нам отвечают: ну вот есть же "копенгагенские критерии", раз их приняли, эти страны, значит, они соответствуют. На что, естественно, можно только возразить, сказав: "Значит, что-то не так с "копенгагенскими критериями"". Причем это касается не только того аспекта ситуации, о котором вы говорили, а именно героизации нацистских преступников, но это касается и целого ряда других сюжетов. Естественно, мы Евросоюзу забыть об этом не даем. И замолчать это тоже не позволим. Это элемент нашего политического диалога.
- Не могу обойти еще один вопрос: в так называемом "деле Магнитского" поставлена точка. Вот уже известна реакция Евросоюза - как бы резко критическая...
- Мне неизвестна реакция Евросоюза. Если говорить о комментариях, которые сделала сотрудница пресс-службы Европейской внешнеполитической службы, то это неофициальная позиция Евросоюза. По крайней мере, мне так хотелось бы думать. Каких-либо официальных заявлений от имени Евросоюза на сегодняшний день не было. Но то, что принятое в Москве судебное решение не вызвало здесь приступа восторга, это, конечно, очевидно.
По этому сюжету мы тоже ведем достаточно активную разъяснительную работу как с исполнительными структурами, так и с Европарламентом, разъясняя реальное положение дел. Во многом они с трудом разбираются, в том числе с легкой руки господина Браудера, покойного Магнитского именуют юристом, хотя он таковым не был. Он был аудитором. Это немножко другая сфера деятельности. Но это, может быть, формальный момент, но тем не менее. И, естественно, здесь как-то не склонны рассматривать роль самого господина Браудера во всей этой истории.
- Можно пояснить для радиослушателей? Господин Браудер - это...
- Это как бы работодатель Магнитского, глава фирмы "Hermitage Capital", родившийся в Соединенных Штатах, проживающий в Великобритании, который думал, что если он является внуком генерального секретаря компартии Соединенных Штатов, то ему все двери в России будут открыты. Возможно, поначалу так и было. Но это же не индульгенция для противоправной деятельности. Я не стану сейчас вдаваться в юридические детали этого дела, но политическая оценка, которая прозвучала из уст госпожи Майи Кочиянчич, достаточно односторонняя. Разумеется, мы доведем до нее и до других возможных сопричастных представителей ЕС нашу эту оценку.
